В сегодняшней истории, в отличие от трех предыдущих, не будет чертей, садистов и замученных ими жертв. Этот рассказ – трогательная история любви. Любви к искусству, к Москве и своей стране.

На одной из тихих улочек Замоскворечья, в Лаврушинском переулке, в тени кленов притаился сказочной красоты особнячок с резными дверьми и мозаичными карнизами. Сегодня здесь живет одна из самых больших коллекций русского изобразительного искусства: более 200 тысяч картин, икон, рисунков, скульптур, скульптур и изделия из драгоценных металлов, созданных в период с XI по XX век.

Да и сам дом признан объектом культурного наследия и охраняется государством.

Когда я начала собирать информацию о Третьяковке, то очень удивилась тому факту, что фигура всемирно известного создателя галереи остается как бы в тени. Приводятся только сухие факты:  родился, женился, приобрел то-то у того-то, завещал, умер…

О создателе галереи — Павле Михайловиче Третьякове — в свое время писали фантастически много: его упоминают в своих мемуарах и очерках родня, знакомые, люди искусства. Но что пишут? Великий меценат, помогал художникам. И опять сотни имен и фамилий кому помог не умереть с голода и дал шанс творить.  Иногда упоминают, что он был деятельным купцом, ну или успешным бизнесменом по-нашему. И превозносят его за щедрый дар городу, не пытаясь вникнуть в мотивы этого поступка.

Но как в Лаврушинском переулке поселилось искусство? Каким человеком был Павел Третьяков — владелец этой, можно сказать, шкатулки с драгоценностями, которую он  и подарил Москве? Была ли это блажь богатого купца, чтобы остаться в истории или методично реализуемый план патриота?

Сегодня об этом и поговорим.

Свои люди

Основатель Павел Михайлович Третьяков родился 14 декабря 1832 года в Москве, в приходе церкви Николая Чудотворца в Голутвине. В те времена вот этих наших штампиков о прописке не было, как и самих паспортов. Функцию ЗАГСов тогда несла церковь. В каждом храме были учетные книги, где записывали демографические изменение в жизни жителей, относящихся к приходу: кто родился, кто женился и кто умер. Словом, вся общественная жизнь была в приходах – люди ходят в одну церковь, знают друг друга, священник знает всю свою паству и, исповедуя их, знает саму суть людей. А раз в год составляет исповедную ведомость, где указывает: кто сколько раз ходил на исповедь и причастие, а кто носу в церкви не показывал, и по какой причине. Сменил место жительства – относишься к другому приходу, вписываешься в другое сообщество.

В этом приходе Третьяковы были, как сейчас говорят, «в доску свои», и жили там уже больше ста лет. Прадед Павла Михайловича, Елисей Мартынович Третьяков, был купцом города Малоярославца, который переехал в семьей в Москву в 1768 году в возрасте 64 лет. Его сын – Захар Елисеевич при  случае приобрел дом в Замоскворечье, о чем сохранился документ с такой записью:

«1795 года, марта, в четвертый надесять день (14 –прим. автора), лейб-гвардии сержанты Михайла и Александр Ильины, дети Павловы, в роде своем не последние, продали мы… московскому купцу Захару Елисееву, сыну Третьякову, и наследникам его крепостной свой на белой земле двор со всяким в нем дворовым-хоромным ветхим деревянным строением… Состоящий в Москве в… приходе церкви Николая Чудотворца, что в Голутвине на Бабьем городке и подле оного двора пустопорожную белую дворовую землю».

Это был дом, где впоследствии родился Павел Михайлович, тот самый основатель галереи.

Захар Елисеевич – дед Павла Михайловича – значился купцом 3 гильдии. Давайте отвлечемся чуток от  Третьяковых, потому что история с гильдиями едва ли менее интересная, чем рассказ про галерею.

Гильдии

Мысль собрать в кучу весь торговый люд и хоть как-то его посчитать пришла в голову царю-реформатору Петру I. Само слово «гильдия» — немецкое и переводится как «платить, жертвовать». В общем, смысл понятен: посчитать, чтобы эффективно обложить податями или как мы сейчас говорим — налогами.

В 1709 году все городское население поделили «регулярных граждан» и «подлых людей». К первой категории относились те, кто, как я понимаю, имели какой-то стабильный заработок и постоянно проживали в городе, ко второй – чернорабочие и поденщики, гастарбайтеры, словом. Хочешь делать бизнес в конкретном городе – приписывайся к какому-нибудь посаду, оплачивай 40-алтыный подушевой сбор и работай. Напомню, алтын – это 3 копейки, т.е. годовой сбор – 1 рубль 20 копеек. Люди, которые работали на своей земле в деревне, числились крестьянами.

Петр систему учета городского населения и обложения его налогами придумал, вернее, скопировал с Запада,  но до ума ее не довел. И только в 1785 году Екатерина II издала «Жалованную грамоту городам», где четко прописала, что все жители городов теперь – мещане (или как изначально говорилось «местчане» — люди, живущие в том или ином местечке). Только мещане имели право вести какой-либо бизнес или состоять при службе в городе, к которому приписаны. Но при этом обязаны были платить подати – типа городского налога.

Этот же закон поделил купцов на три гильдии по размерам капитала: третья гильдия – купцы с капиталом от 1000 рублей до 5000 рублей. Посчитаем: на серебряный рубль во времена Екатерины II (это как раз тот период, о котором идет речь) можно было купить 19 кг хлеба или арендовать почтовую карету и проехать в ней 200 км. Сегодня длина МКАД – автодороги вокруг Москвы – почти 109 км, то есть на рубль можно было бы дать два круга по МКАДу или доехать до Твери. Поэтому капитал в 1000 рублей – сумма сравнительно небольшая, а купец 3 гильдии – это такой уверенный лавочник-середнячок. Для причисления ко второй гильдии необходим был капитал от 5 000 до 10 000 рублей, к первой – от 10 000 до 50 000.

Причисляли к той или иной гильдии по «честному слову» или «по совести». Вообще, «отвечать за базар» в нашем менталитете вшито еще с тех времен. Многие купцы были неграмотны и все договоры «подписывались» рукопожатием – вот то самое «ударили по рукам». Нарушил слово – молва разнесла, что ты трепло и больше никто с тобой дел иметь не будет.

Эту особенность менталитета можно наблюдать и по сей день: когда американцы пообещали не расширять НАТО на Восток, никто и не подумал требовать с них «бумажку». Поверили на слово.

Но вернемся к купцам. Принадлежность к гильдии определяла сумму гильдийского сбора – купец должен был ежегодно платить 1% от объявленного капитала.

Купеческий род Третьяковых

Итак, дед Павла Третьякова был купцом 3 гильдии, т.е. как я сейчас объяснила – не слишком богатым человеком. Но когда Захар Елисеевич умер в июне 1816 года, семье купец уже не 3-й, но 2-й, более высокой, гильдии оставил «…домик в Николо-Голутвине, пять смежных лавок на углу холщового и золотокружевного рядов и сумму денег, внесенную в Опекунский Совет по несовершеннолетию младших сыновей. Наследство сыновья должны были делить «полюбовно», то есть опять никаких договоров и бумажек, все по совести и на честном слове, что братья и сделали в 1830 году.

Таким образом, отцу Павла Третьякова — Михаилу Захаровичу — достался родительский дом и лавка в торговых рядах. А еще через год умер его брат Сергей, и его имущество отошло единственному родному брату — Михаилу.

В 1831 году Михаил Захарович Третьяков женился на Александре Борисовой. Его избранница была дочерью крупного коммерсанта, «именитого гражданина» Данилы Ивановича Борисова. Данила Иванович не хотел отдавать дочь замуж за Третьякова: такой союз он считал неравным. Старшие дочери Борисова ездили по городу в карете, запряженной четвериком, то есть пользовались сословной привилегией «именитых граждан». А у молодого Третьякова на протяжении нескольких лет не было собственных лошадей, да и торговля его «полотняными товарами» в рядах на Красной площади была не самым прибыльным делом.

Поэтому существует мнение, что брак Третьякова и Борисовой был по любви и положил начало крепкой, дружной семье.

Якиманка – владения Третьяковых

Преуспел Михаил Захарович и в торговых делах. В 1830 году после раздела имущества с братьями ему достался, как я уже сказала, каменный дом и лавка в Старом Гостином дворе, в Холщовом ряду. А через 20 лет, помимо дома, у Михаила Захаровича имелось: четыре лавки с палатками и «…купленное в 1846 году в губернском правлении с акционова торга каменное строение на Бабьем городке, заключающее в себе торговые бани», известные под названием Якиманских. В доме купца располагалось небольшое предприятие — красильня, где подкрашивался, крахмалился и отделывался холст. Кроме того, несколько лавок Третьяков снимал, а торговля его стала более разнообразной: к полотняным торгам добавилась торговля хлебом и дровами. Часть же холщовых и полотняных товаров он отправил «…в Тифлис на комиссию в торговое дело», то бишь вышел на российский рынок, как мы сейчас говорим.  Пустующие жилые помещения в своем дворе предприимчивый Третьяков сдавал квартиросъемщикам. По утверждению историков, «…вся четная сторона 1-го Голутвинского переулка — от дома Третьяковых до берега Москвы-реки — была занята строениями, принадлежавшими им. На обширных участках находились склады леса, сплавляемого весной, а на углу переулка и набережной в течение всего XIX в. стояли бани купцов Третьяковых».

Семейное образование

Сами Третьяковы жили в небольшом домике с мезонином, который стоял прямо возле церковной колокольни, на берегу Москвы-реки.

Вопрос о количестве детей в семье Михаила Третьякова историки аккуратно обходят стороной, потому что по документам их было девять, а по воспоминаниям дочери Павла Третьякова о разговорах с матерью  – одиннадцать. Точно известен лишь факт, что после эпидемии в 1848 году скарлатина, которую тогда почти не умели лечить, унесла жизни всех младших. В живых, помимо родителей, осталось четверо старших отпрысков: Павел, Сергей, Елизавета и Софья.

О том, как проходило детство Павла Михайловича, известно немногое: сам он рассказывать о себе никогда не любил. Замкнутость, сосредоточенная обособленность от окружающих составляли одну из отличительных черт его характера уже в раннем возрасте. Он «не любил ничего шумного, крикливого, был замкнут, трудолюбив, аккуратен». Чтение, прогулки по городу, коллекционирование книг и картинок, любование совершенством окружающего мира и постоянные размышления над увиденным…

Впоследствии, покупая ту или иную картину, он будет часами рассматривать свои приобретения, подмечать малейшие подробности живописного полотна. И зародилась любовь к тщательным и детально проработанным вещам у него еще в детские годы.

Основной и едва ли не единственной формой обучения купеческих детей в то время была передача знаний от отца к сыну. Если отец не имел времени или «грамоте не разумел» — дети осваивали книжную премудрость под руководством церковного дьячка. Если отец был купцом 1-й гильдии и вел заграничную торговлю, его сыновья могли выучить язык той страны, с которой у него были налажены связи. Дальнейшее обучение было сугубо практическим.

Сначала дети исполняли в лавке родителя обязанности «мальчиков на побегушках», потом их учили вести бухгалтерию, либо отправляли в качестве экспедитора с отцовским грузом; затем они могли попробовать свои силы в должности приказчика. Такое обучение если не исключало возможности проматывания отцовского состояния, то сводило ее к минимуму. Кроме того, купеческие дети рано приучались вращаться в предпринимательской среде, узнавали отцовскую манеру ведения дел и знакомились с отцовскими партнерами – входили в бизнес-сообщество, иначе говоря.

Вот и Михаил Захарович сам определил какие науки будут изучать его дети и дал им блестящее по тому времени образование, и даже, не смотря на то, что торговлю вел только с Тифлисом, нанял учителей для обучения иностранным языкам, лелея надежду, что дети в отцовском деле продвинуться еще дальше.

Стремление познавать новое осталось с его старшим сыном на всю жизнь. Он никогда не спешил начинать новое дело, не набрав прежде о нем достаточно сведений, не получив должных навыков и в конечном итоге не убедившись, что это дело ему по душе и по плечу. А начав дело, продолжал постоянно пополнять свои о нем представления: читал специальную литературу, консультировался у знатоков, набирался знаний в заграничных поездках. Он даже по пути в банк смотрел не в окно кареты, а обязательно читать какую-нибудь книгу, не упуская ни одной свободной минуты для оттачивания своих знаний по тому или иному предмету.

Этот основательный подход проявился и в деле коллекционирования картин. Вскоре он сам  крыл лаком, заделывал трещины и пятна, смывал «лишнее». Художники его видению и доработке доверяли беспрекословно.

В 1850 году глава семьи Михаил Захарович Третьяков скончался. Страшим сыновьям Павлу и Сергею было 17 и 16 лет. В течение семи лет после смерти отца над ними был назначены опекуны – приятель отца Константин Афанасьевич Чеботарев и их мать Александра Даниловна.

Характер

Каким же человеком был потомственный купец?

В то время как его веселый и общительный брат Сергей устраивал многолюдные приемы и балы, сдержанный и замкнутый Павел запирался в кабинете и занимался там делами фирмы или же читал книги. Он в принципе не любил больших компаний: чем больше разных людей собирается в одном месте, тем больше создается эмоциональных «помех»: возникают зависть, лесть, неприязнь, борьба за лидерство, неприятие позиций и столкновение интересов.

Литератор П. Н. Полевой так описывал свою первую встречу с Павлом Михайловичем: «Я ожидал встретить человека обычного коммерческого типа: рослого, осанистого и плотного, с твердою поступью и с смелою уверенностью во взгляде, — и вдруг увидел перед собою высокого, но очень худощавого человека неопределенных лет, несколько сутулого, с небольшою бородою и небольшим хохолком, от которого его длинное и узкое лицо казалось еще более длинным и узким… На нем заметно было некоторое утомление, которое отражалось отчасти и в небольших темно-карих глазах… Усевшись передо мною на кожаном стуле, Павел Михайлович чуть-чуть отклонился от стола, склонив голову набок, сложил крест-накрест свои худощавые, длинные руки с тонкими и красиво обрисованными пальцами, вперил в меня свои глубокие вдумчивые глаза и замолк… Ни звука! Говори, мол, ты, если тебе нужно; а я и помолчать не прочь… Точь-в-точь как на известном репинском портрете».

За исключением единичных случаев, Третьяков прекрасно умел контролировать эмоции. Его подчиненные вспоминали: «…со служащими и рабочими, даже мальчишками лет пятнадцати Павел Михайлович обращался всегда вежливо на «Вы», голоса не повышал, если даже рассердится. Если сделает выговор, а потом окажется, что не прав, он потом обязательно извинится, перед кучером ли, перед дворником ли. Словом, был справедлив в мелочах. И, тем не менее, все перед ним «ходили по нитке», все из кожи вон лезли, чтобы сделать так, как приказывал он».

Итак, глубокий ум, сильная воля и величайшая сдержанность. На этих трех китах базировались прочие особенности характера Третьякова.

Но была еще одна важная черта, которая едва ли не командовала первыми тремя, — стремление к совершенству. Но Третьяков не был перфекционистом, он был эстетом. Где бы он ни находился, все вокруг должно было быть удобно, функционально и обязательно красиво. Он не скупился на добротные вещи и на хорошую обслугу. Однако лишней роскоши в быту не одобрял. Непонятна была ему сама идея жить напоказ.

Кроме того Павел Михайлович не любил ничего «слишком»: слишком громкого, слишком яркого, слишком вычурного. Слишком роскошного. Иными словами, того, что выходит за рамки меры.

Но больше всего его современников поражало полное отсутствие тщеславия. Например, приезжает к нему «…сам царев брат, разные великие князья и княгини, графы, генералы приедут в мундирах, в звездах, в лентах, в орденах, в богатейших каретах, полиции по всему переулку наставят, начиная с самых каменных мостов, всех дворников выгонят из домов мести и поливать улицы. А он: «Дома нет!» Сам же сидит у себя в кабинете, делами занимается или читает».

Он категорически отвергал любые награды и звания, отказался даже от дворянского титула. За всю жизнь он принял две награды: звание почетного вольного общника Академии Художеств и звание почетного гражданина города Москва.

Этот город он любил безмерно, и писал художнику Василию Верещагину: «…Чем же Петербург лучше Москвы! … В будущем Москва будет иметь большое, громадное значение (разумеется, мы не доживем до этого), и не следует сожалеть, что коллекция Ваша сюда попала: в России — здесь ей самое приличное место».

Галерея

На следующий год после смерти отца, ввиду приближавшегося свадьбы сестры, братья Третьяковы решили приобрести дом побольше. Представился случай, и они купили у купцов Шестовых дом, который и стал впоследствии Третьяковской галерее. Можно предположить, что это владение было куплено в рассрочку, то бишь в ипотеку, как это сейчас называется: в церковных документах на протяжении 1852–1854 годов оно обозначено как «дом почетных граждан Шестовых», и лишь с 1855 года его владелицей указывается «московская купчиха вдова Александра Даниловна Третьякова».

И хотя к тому моменту у Павла Третьякова была внушительная коллекция рисунков и гравюр, датой создания галереи считается 1856 год, когда он приобрёл две работы современных русских художников: «Искушение» Николая Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» Василия Худякова.

Вообще, в то время коллекционирование живописи было настолько модным занятием, что увлекался этим даже сам император Александр III. Он попытался «покупать» художников, планируя открыть Русский музей в Петербурге. Но они, противные, счастья своего не понимали и поступать на царскую службу отказывались. Помните то самое: «Я художник, я так вижу»? Поэтому императору приходилось покупать картины на выставках почти на равных условиях с другими желающими.

Художник Аркадий Рылов описывал случай со своей картиной «Догорающий костёр»: «Наконец настал последний день приема произведений на выставку. Утром пришли два служителя Академии за картиной. Я решил не выставлять ее, сказал, что картина не окончена, но они не захотели слушать меня, почти силой взяли картину с мольберта и унесли. Я так боялся, что не хотел спрашивать, принята ли моя картина. Комиссия музея (императора Александра III) постановила приобрести картину, но пока писали протокол, Третьяков поторопился внести заведующему выставкой задаток, и картина осталась за ним.
Павел Михайлович, как настоящий купец, считал долгом торговаться с художниками, но в данном случае цена невысока, всего шестьсот рублей, а картина большая, в три аршина, да и музейная комиссия тут ходит – он только сказал: «Уж вы мне вместо уступки пришлите картину в Москву за свой счет». Я, конечно, с радостью согласился, это обошлось мне всего в двенадцать рублей».

И это был не единичный случай, когда Третьяков увел работу из-под носа императора. Александр III с не меньшим азартом составлял свою коллекцию картин, которая впоследствии стала основой Русского музея в Петербурге. И он порой часто сетовал, что какую хорошую работу не присмотрит на выставке, на ней уже записочка «Приобретено П. Третьяковым».

Император осерчал, и велел создать создать комиссию, без заключения которой работы на выставку не допускались. А комиссия уже на этапе отбора работ выкупала лучшие полотна для Александра. Но Третьяков и тут его обошел, покупая картины в мастерских, прямо с мольбертов.

Но умудрялся и император урвать ценное полотно раньше конкурента, как, например, было с работой Поленова «Христос и грешница». Цензоры никак не решались включить ее в выставку, и дело дошло до самого Александра. Он приехал, увидел полотно и немедля выкупил его за 30 тысяч рублей. Третьяков, который переписывался с Поленовым по поводу его покупки, остался ни с чем.

Музей

Изначально галерея располагалась в специально выделенных комнатах особняка Третьяковых. В 1859 году братья приобрели более 140 работ Василия Верещагина, из-за чего в особняке стало не хватать места и встал вопрос о постройке отдельного здания для картинной галереи. За четыре года возвели двухэтажное здание, примыкающего к особняку. В нём был обустроен отдельный вход для посетителей, а художественная коллекция перемещена в два просторных зала.

К концу 1880-х здание галереи неоднократно достраивалось из-за растущей коллекции Третьякова, которая занимала четырнадцать залов. По мере роста собрания к жилой части особняка также пристраивали новые помещения, необходимые для хранения и демонстрации произведений искусства.

Наследие

В 1867 году Третьяков открыл для общественности свою усадьбу. Музей в Лаврушинском переулке носил название «Московская городская галерея Павла и Сергея Третьяковых» и включал в себя 1276 картин, 471 рисунок, 10 скульптур русских художников, а также 84 картины иностранных мастеров.

В 1892 году Павел Третьяков передал галерею в дар Москве. Поводом послужила смерть брата, завещавшего перед смертью Москве половину дома в Лаврушинском переулке, капитал размером 125 тысяч рублей и собранную художественную коллекцию. Чтобы ускорить передачу, Павел объединил коллекции и подарил их городу. На тот момент в собрании братьев Третьяковых находилось более двух тысяч произведений живописи, скульптуры и графики. По решению городской думы Павел Третьяков был назначен пожизненным хранителем галереи. В его обязанности входил отбор произведений для постоянной экспозиции, приобретение картин на государственные средства, а также решение вопросов о расширении помещений музея

После смерти Павла Третьякова управление галереей перешло к Совету попечителей, избираемому городской думой.

В 1898-м особняк реконструировали под экспозиции, а в 1902—1904 годах комплекс зданий объединили общим фасадом в виде древнерусского терема, проектированием которого занимался Васнецов.

Сегодня в особняке Третьякова работает музей, название которого известно если не всему миру, то каждому русскому человеку. Коллекция насчитывает более 200 000 произведений искусства, которые размещаются в нескольких зданиях. В особнячке Лаврушинского переулка сегодня 62 зала, за день посмотреть все работы невозможно. Если только мельком, даже не читая подписи к картинам.

В 1965 году началось строительство здания на Крымском Валу, в котором сейчас располагается Новая Третьяковка. Но открылось оно только через 20 лет. Первые временные экспозиции открылись в Новой Третьяковке в 1986 году. Тогда же сюда перевезли часть экспонатов из главного корпуса, который в то время реставрировали. В 1996 году в Новую Третьяковку перенесли всю коллекцию произведений ХХ века — она и стала основой ее постоянной экспозиции. Она расположена на четвертом этаже и в ней еще 37 залов.

Третьяковская галерея на Кадашёвской набережной — новый корпус Третьяковской галереи,. Вообще построить новый корпус на Кадашевской набережной предлагал еще архитектор Алексей Щусев в 1930-х годах. Первый камень нового здания Третьяковки был заложен только в 1995 году, строительство которого началось в 2014 и осенью этого года в новое здание обещают пустить публику. Это абсолютно современное здание с огромными окнами, с нанесенными фотопечатью шедеврами галереи.

В качестве послесловия

К моменту женитьбы в 1965 году Павел Третьяков числился уже почетным гражданином и купцом 1-й гильдии. Жену он выбрал под стать: его невеста Вера была дочь Николая Феодоровича Мамонтова, еще одного очень известного в то время купца и мецената.

В семье Третьяковых родилось четыре девочки и два мальчика: Вера (1866), Александра (1867), Любовь (1870), Михаил (1871), Мария (1875) и Иван (1878). Только по воспоминаниям старших дочерей мир узнал о характере мецената.

Старшая дочь Вера вышла замуж за известного в то время пианиста Александра Зилоти и вскоре после революции, после ареста и обысков, они эмигрировали в США. В России американские отпрыски Третьяковы были лишь раз — приезжали на торжества по поводу 150-летия открытия Третьяковской галереи. Внук Веры Павловны Алекс носит чуть измененную фамилию — Силоти (Siloti). Он — инженер-компьютерщик. Алекс не говорит на русском языке, ничего толком не знает о своих русских предках и о Третьяковке. Получив приглашение организаторов мероприятия и приехав в Россию, он был очень удивлен, что его прадед — такой знаменитый человек.

Люба выходила замуж дважды и жила во Франции и потом в Италии. Мария вышла замуж за Александра Боткина — за одного из 14 детей того самого инфекциониста и физиолога Сергея Боткина, и так же после революции переехала с мужем сначала во Францию и потом в Италию. Деятельность обеих так или иначе была связана с галереей. Все их дети умерли бездетными.

Сыновья Павла Михайловича тоже умерли бездетными: Михаил был инвалидом с детства, а Иван сгорел от скарлатины еще в девятилетнем возрасте.

Александра Павловна оказалась единственной из потомков Павла Тертьякова, кто остался в России после прихода к власти Советов. Мужем Александры Павловны стал Сергей Сергеевич Боткин — еще один сын из большой семьи доктора. Приняв предложение властей, Александра Третьякова-Боткина вернулась в Галерею, некогда принадлежавшую ее семье. Много лет она была членом ученого совета Третьяковки. В 1937-м начала работу над книгой об истории создания Галереи. Дочка Шура стала актрисой и в 1916-м начала сниматься в немом кино. Поначалу — в эпизодах, затем — в более крупных ролях. Однако ее кинокарьера оказалась недолгой: в 1930-м ей, как племяннице расстрелянного вместе с царской семьей лейб-медика Евгения Сергеевича Боткина (родного брата отца Александры), категорически отказали в съемках: близкая родственница «идеологического врага» не могла представлять Советский Союз на экране. С тех пор Александра Сергеевна стала преподавать во ВГИКе курс режиссуры и работать как режиссер-постановщик. Ее сын от первого брака – Сергей Хохлов – был на фронте в годы Великой Отечественной. Его единственная дочь работала директором библиотеки киноискусства, внук – занимается бизнесом и еще десяток лет назад воспитывал троих детей-школьников. Выходит, что эта  ветвь рода вернулась к истокам – купечеству, но не стремится к публичности, как и их великий предок.

Послесловие

Даже перечитав кучу заметок, эссе и мемуаров про Павла Михайловича, я четко поняла, что ему было жутко обидно за Россию: мол, русскую живопись вообще в мире не ценят. Итальянцы хороши, кто спорит, но и наши то не хуже! Надо просто дать им возможность творить! Показать миру их работу!

Так ли думал Павел Михайлович, или еще более сложные планы и мысли роились в его светлой голове, никто не знает. Он своими мыслями делиться не любил, как выяснилось.

Но просто на минуточку… Куда вкладывали средства олигархи позапрошлого века, к чему стремились, что считали в жизни важным и какие ценности у олигархов сегодняшних? Я когда попробовала сравнить поведение Павла Третьякова и нашего современника с фамилией на ту же букву Т (остальные буквы из своей фамилии он выкинул, чтобы сменивший название банк все равно носил его фамилию).

Смешно, господа. Но еще больше — грустно.

Вернуться в Москву